Каждую неделю Дмитрий Быков, русский писатель, поэт и публицист, на канале «Живой Гвоздь» говорит об актуальных темах и событиях недели, а также отвечает на вопросы слушателей. В июне ему был задан вопрос: «Кого можно назвать главными переводчиками грузинской поэзии?». АНО "Голубой рог" сохранила и конвертировала в текст запись ответа Дмитрия Львовича, а наши филологи перевели его ответ на грузинский язык.
"Очень хорошо переводил Леонович. Очень хорошо переводил Пастернак. Лучшие переводы, как ни странно, делала Белла Ахмадулина. Потому что Белла Ахмадулина находилась в состоянии такого, я бы сказал, профетического поэтического безумия, делириума. Вот в таком состоянии писал Галактион Табидзе – величайший грузинский лирик.
Понимаете, здесь у каждого есть свои предпочтения, например, кто-то любит Валериана Гаприндашвили, кто-то любит Важа Пшавелу. Кстати говоря, Важа Пшавела был действительно поэт абсолютно гениальный, я много начитывал его. И как поэт, и как прозаик он в Грузии равных не имеет. Он величайший символист. И «Змееед» - это просто невероятное произведение. И, конечно, «Гоготур и Апшина» - совершенно потрясающая поэма. Но Пшавелу можно переводить, потому что он довольно рассудочный поэт, поэт риторического склада, там есть свое священное безумие, но, в принципе, он рационален, его можно пересказать.
А вот Галактион, он как реки, понимаете, его пересказать нельзя в принципе. Я много стихов его начитывал и даже, страшно сказать, некоторые переводил. Но для того, чтобы переводить Галактиона, надо пребывать в его состоянии, в состоянии перманентного отчаяния. Вот говорят, Галактион погиб от алкоголизма. Нет, Галактион покончил с собой, когда от него требовали подписать письмо против Пастернака. Он выбросился из больничного окна. Не выпал, а выбросился – это очень важно. И Галактион, уже потеряв жену, родную тетку Окуджавы, Ольгу, он уже надломился непоправимо. Галактион всегда пребывал в отчаянии, для него отчаяние было фоном мира. И вот эти «Синие кони» - это кони безумия, конечно, которые его влекут. А лирический метод Галактиона – это чистая суггестия. Такая суггестивная лирика, которая рациональному пересказу не поддается. И вот, знаете, страшная вещь, что Белла Ахатовна становилась сильнее, прикасаясь к этому животворному источнику. Когда она переводила Галактиона, она начинала как бы говорить его голосом, и он наполнял ее связки своим дыханием. Получалось очень мощно! Получался утробный звук, которого, в общем, довольно хрустальная, довольно камерная лирика Ахмадулиной сама по себе выдержать не могла. А вот когда она бралась за него, получалось гениально!
Конечно, и Яшвили очень хороший поэт, чтобы там ни говорили, что он грузинский Маяковский. Нет, он был действительно сильный поэт. Прежде всего, он был человеком более образованным, чем Маяковский, более европейским. Притом, что у него очень много скучных советских стихотворений, но есть блистательные.
И Тициан (Табидзе) - такой сельский мыслитель, его потрет очень точно обрисовал Пастернак. «Он плотен, он шатен, он смертен, и, однако, таким, как он, Роден изобразил Бальзака». А каким? Таким вот голым сангвиником, страшно сильным и при этом бесстыдным. У Тициана есть очень сильные стихи.
Я уже не говорю о том, что и современные грузинские поэты - это высокий класс. Но при всем при этом, для меня два главных имени в грузинской поэзии – это, конечно, Николоз Бараташвили, которого целиком перевел Пастернак и перевел гениально. Это стоило ему, вы знаете, воспаления глаз и перетруженной руки, но он за 3 месяца подготовил весь корпус. Настолько бредил этими стихами, настолько вжился в них. И там, что ни стихотворение, то шедевр:
Звуки рояля Сопровождали Наперерыв Части вокальной Плавный, печальный Речитатив.
Кстати, это коллинеарный перевод с довольно точным соблюдением и количество строчек и размера. Хотя грузинский размер по-русски имитировать невозможно. Тем не менее, конечно, «Мерани» - это главное стихотворение грузинской поэзии и с этим ничего не сделаешь. И вообще, Николоз был гений. Понимаете, и 27 лет жизни, и чахотка, и потрясающий узор трагической судьбы – все гениально. Я-то, конечно, люблю «Цвет небесный, синий цвет», потому что это больше, чем перевод. Это чудо какого-то полного эмоционального слияния. Легенда, будто бы Сталин мечтательно произнес: «Цвет небесный, синий цвет, не будем трогать этого небожителя...» - это бред уже потому, что перевод 1945 года, а вопрос об аресте Пастернака поднимался в 1937-38 гг. по делу Андре Жида. Но дело в том, что Сталин не мог сказать ничего подобного еще потому, что эта эмоция ему совершенно не свойственна. Если бы ему свойственно было такое принятие жизни, из него не получилось бы то, что получилось.
Я очень хорошо помню, как мы с грузинскими поэтами на Мтацминде в Пантеоне вслух, хором, ни разу не сбиваясь и ни разу не заглядывая в текст, вместе читали «Цвет небесный, синий цвет». Это было какое-то поразительное действо. Совершенно синхронно, внезапно, никто не организовывал вставание, но мы там начали это читать. Я, кстати говоря, думаю, то, что Пастернак похоронен в Переделкине – это, конечно, хорошо, но как бы хорошо ему лежалось в Пантеоне на Мтацминде. Как его там любили, и как он был там счастлив. И понимаете, вот это:
Это легкий переход В неизвестность от забот И от плачущих родных На похоронах моих. Это синий, негустой Иней над моей плитой. Это сизый, зимний дым Мглы над именем моим.
Есть же, кстати, запись, где он это читает. Читает таким посмертным голосом, с таким неподвижным лицом, каменным. Ведь лицо Пастернака было всегда подвижным, всегда зыбилось, все это вспоминают. Но на этом крошечном кусочке пленки, где на Днях Бараташвили в Тбилиси он читает – это каменное лицо, это лицо памятника. Это, действительно, посмертное чтение. Это его прощание с Тицианом, с Паоло, со всеми. Это, может быть, предчувствие, что именно жена Табидзе, Ната, будет у его могилы, будет у его одра. Это он в последний свой день ей сказал, когда она произнесла: «Вот, слава Богу, и я сегодня лучше выгляжу, и Вам получше», а он ответил: «Нет, Ната. И мне очень плохо, и Вам не лучше». Вообще, переводы грузинской поэзии – это хорошая школа, потому что заведомая невозможность передать звук заставляет быть более тонким в передаче смысла» заявил Дмитрий Быков.
НКО по изучению грузинской поэзии и культуры «Голубой Рог» выражает благодарность Дмитрию Львовичу за подробный, эмоциональный, насыщенный ответ. Первое детище нашей НКО – двуязычный сборник стихов «Журавлиный снег» - познакомит с шедеврами грузинской поэзии на языке оригинала и их переводами. Книга «Журавлиный снег» не для продажи, она открыта для любителей и ценителей грузинской поэзии и культуры.
